Рокуро‑Куби

[Маг и Чародей]

Около пятисот лет назад на службе важного сановника Кикуйи из Киушу состоял самурай по имени Исогай Хейдацаёмон Такецура. Все его предки были воинами, и он унаследовал от них природную способность к военному искусству и сверхъестественную силу. Еще будучи мальчиком, Исогай превзошел своих учителей в умении владеть мечом, в стрельбе из лука и в обращении с копьем, доказав, что обладает всеми задатками непревзойденного бойца. Действительно, годы спустя, во время долгой войны Эйкио[1], он так отличился, что был удостоен самых высоких почестей. Но прошло время, знатный род Кикуйи пал, и самурай оказался без хозяина и приюта. Разумеется, Такецура легко мог получить службу у другого даймиё[2], но его сердце раз и навсегда принадлежало прежнему господину, а лично для себя он славы не искал. Поэтому он предпочел оставить суетный мир: остриг свои волосы и стал странствующим священником, приняв буддийское имя Квайриё. Однако под коромо[3] священника навсегда осталось биться сердце мужественного самурая. Как в прежние годы он смеялся над опасностями, так и теперь продолжал их презирать. В любую погоду и во все времена года, переходя из одного селения в другое, он восхвалял Закон и Справедливость Будды в таких местах, куда не рисковал забрести ни один другой служитель культа. Век же тот был веком насилия и беспорядков, и на больших дорогах одинокого путника подстерегали всякие неприятности, даже если он был священником.
Во время одного из своих продолжительных странствий Квайриё случилось посетить провинцию Кай. Какого вечером, когда он пробирался по горной дороге, темнота застала его в очень пустынном месте, за много ри от ближайшей деревни. Делать было нечего, и священник покорился необходимости провести эту ночь под звездами. Не раздумывая долго, он подыскал подходящее покрытое мягкой травой место, лег и собрался уснуть. Неудобства никогда не смущали его: твердые камни вполне могли служить ему ложем, а корень сосны, если поблизости не было ничего лучше, заменял самую прекрасную подушку. Железное тело Квайриё просто не замечало такие мелочи, как капли дождя, снег или мороз.
Едва бывший самурай закрыл глаза, как на дороге раздались чьи‑то шаги. Приподнявшись на локте, он рассмотрел человека, несшего в руках топор, а за спиной несколько больших вязанок дров. Увидев лежащего Квайриё, дровосек остановился, некоторое время взирая на него, и, наконец, сказал тоном глубокого изумления:
— Человеком какой же породы Вы должны быть, добрый господин, если рискнули в одиночестве заночевать в таком месте, как это? Здесь обитают демоны, и очень много. Неужели Вы не боитесь, например, Волосатого Нечто?
— Мой друг, — весело ответил Квайриё, — я ведь всего‑навсего странствующий священник или, как говорят люди, гость туч и ливней. Чем мне может быть опасно твое Волосатое Нечто? Ты, наверное, имеешь в виду Лисьего демона, Барсучьего демона или каких‑нибудь иных созданий подобного рода? Что же до этого пустынного места, то оно мне нравится: оно вполне подходит для размышлений. Я привык спать на открытом воздухе и не особенно опасаться за свою жизнь.
— Все‑таки, Вы в самом деле чрезвычайно храбрый человек, господин священник, — ответил дровосек. — Спать здесь!.. Это место имеет дурную славу. Очень дурную! «Даже смелому человеку нет необходимости понапрасну подвергать себя опасности», — так говорит пословица. Послушайте меня, добрый господин, — очень опасно оставаться здесь на ночь. И хотя мой дом всего лишь жалкая соломенная лачуга, разрешите мне пригласить Вас пойти туда вместе со мной. Правда, что касается пищи, то, я боюсь, мне будет нечего Вам предложить, зато там есть крыша, и под ней Вы сможете спать безо всякого риска.
Человек говорил чистосердечно, и Квайриё, которому понравился его добрый тон, принял скромное приглашение. Дровосек повел его по узкой незаметной тропинке, отходящей в сторону от главной дороги по направлению к черному лесу. Это был каменистый и опасный путь, иногда проложенный по краю пропасти. Порой твердая земля вовсе пропадала из‑под ног и приходилось ползти по скопищу толстых, переплетенных между собой корней деревьев. А между скал проходы попадались столь узкие, что острые зубья камней задевали и рвали одежду. Но в конце концов Квайриё очутился на чистом ровном месте — на вершине холма. Над его головой светила полная луна, и в ее блеске священник увидел перед собой маленький домик из рисовой соломы, слабо освещенный изнутри. Оба человека прошли под навес с задней стороны дома. Здесь имелся небольшой бассейн, в который по бамбуковым трубам стекала вода из какого — то расположенного неподалеку источника. Путники вымыли в нем ноги. Около навеса был огород с овощами, далее живописные группы кедров и стеблей бамбука, а сквозь их листву пробивалось мерцание каскада воды, изливающейся откуда‑то с величественной высоты и колеблющейся в лунном свете, как длинная белая одежда.
Вместе со своим провожатым Квайриё вошел в жилище, и его глаза заметили в полумраке четверых людей: трех мужчин и одну женщину. Они грели свои ладони у слабого огня, разведенного в ро[4] главного помещения. Увидев гостя, они встали, поклонились и приветствовали его самым почтительным образом. А священник удивился тому, что, несмотря на жизнь в таком уединенном месте и очевидную бедность, эти люди были знакомы с такими вежливыми формами разговора.
— Должно быть, — подумал он про себя, — эти пятеро были обучены кем‑то, хорошо знакомым с правилами светского тона. Затем, обернувшись к аруйе[5], Квайриё сказал:
— По манере вашей речи и по очень вежливому приветствию, обращенному ко мне вашими домашними, я могу предположить, что вы не всегда были дровосеками. Полагаю, вы на самом деле когда‑то принадлежали к более высокому сословию?
Улыбнувшись, хозяин ответил:
— Сэнсэй[6], Вы не ошибаетесь. Хотя теперь я живу так, как Вы сами это видите, когда‑то я был действительно весьма важной особой. Моя история — это история разрушенной жизни, разрушенной только по моей собственной вине. Я состоял в свите одного даймиё, и мой ранг на этой службе не был незначительным. Но я слишком любил женщин и вино и под влиянием этих пагубных увлечений поступал очень дурно. Мое сладострастие привело к тому, что наш род пришел в упадок, оно послужило причиной смерти многих людей. Опасаясь грядущего возмездия, я стал беглецом из родных мест. Сейчас я часто молюсь, чтобы мне свыше была предоставлена возможность искупить грехи, которыми я был одержим, и восстановить род предков. Но я боюсь, что мне никогда не найти верного пути к этому. Тем не менее, я стараюсь умилостивить Того, от Кого зависит моя карма, искренним раскаянием и посильной помощью тем, кто также несчастлив.
Квайриё очень порадовался таким проявлениям добрых намерений и обратился к аруйе:
— Мой друг, мне приходилось наблюдать, как люди, которые совершили много глупостей в молодости, смогли в последующие годы вступить на путь добродетели и достойной жизни. В священных сутрах написано, что греховные заблуждения можно побороть хорошими делами и намерениями. Я не сомневаюсь, что у Вас доброе сердце, и надеюсь, что Вас ждет лучшая доля. Сегодня вечером я помолюсь за Ваше будущее и за то, чтобы Вы смогли найти в себе силы преодолеть последствия каких бы то ни было ошибок прошлого.
С этими заверениями Квайриё пожелал собравшимся доброй ночи, и хозяин проводил гостя в маленькую боковую комнатку, где его уже ждала постель. В доме стихло. Похоже, что уснули все, кроме священника, который еще долго читал священные сутры при свете бумажного фонаря. Наконец, он закончил и отодвинул соломенную циновку, закрывавшую окно маленькой спальни, чтобы бросить последний взгляд на уютную местность, лежащую перед домом.
Ночь была прекрасной. Ветер стих, и на небе не было ни облачка. Яркий свет луны проникал между темными резными листьями и мерцал на каплях росы в саду. Пение сверчков и звон насекомых создавали музыкальный гомон, а звуки невидимого каскада за домом подчеркивали глубину ночи.
Услышав шум воды, Квайриё почувствовал, что ему хочется пить, и вспомнил о бамбуковом акведуке. Он решил, что было бы неплохо туда сходить, постаравшись при этом не обеспокоить спящих обитателей хижины. Очень осторожно он раздвинул циновки, отделяющие его комнату от главного помещения, и при свете своего фонаря увидел пять лежащих тел. И у всех пятерых отсутствовала голова…
Какое‑то время Квайриё стоял в остолбенении, думая, что совершено преступление. Но тут он заметил, что никаких следов крови нет, а безголовые шеи выглядят совершенно не так, как это бывает, когда их перерубят. Тогда он подумал:
— Либо это видение, сотворенное призраками, либо я завлечен в жилище Рокуро‑Куби…
И еще он вспомнил; в книге Сесинки написано, что если кто‑нибудь найдет тело Рокуро‑Куби без головы и перенесет его в другое место, то голова никогда больше не сможет присоединиться к шее. Дальше там говорилось, что, когда голова вернется и обнаружит, что ее тело исчезло, она ударится три раза о землю, подскакивая, как мяч, и издавая вой в неуемном страхе, после чего сразу же умрет. Похоже, что это действительно настоящие Рокуро‑Куби, — продолжал рассуждать про себя священник, — и это не сулит мне ничего хорошего. Поэтому будет не лишним точно последовать наставлениям той книги…
Он взял тело аруйи за ноги, просунул его в окно и вытолкал наружу. Потом подошел к задней двери и обнаружил, что она заперта изнутри. Очевидно, головы покинули дом, использовав отверстие для дыма в крыше, которое оставалось открытым. Отодвинув засов, Квайриё тихонько вышел в сад и направился в рощу, ступая по траве со всей возможной осторожностью. Наконец, он услышал голоса, раздающиеся из‑за деревьев, и пошел в их направлении, прокрадываясь от тени к тени, пока не достиг подходящего укрытия. Взглянув из‑за ствола, бывший самурай обнаружил головы — все пять, порхающие в воздухе и болтающие между собой. Одновременно они пожирали червей и насекомых, которых подбирали с земли или выискивали на ветках.
Вдруг голова аруйи замерла в воздухе и произнесла:
— Ах, как хорош тот человек, которого удалось заманить к нам сегодня вечером! Как огромно его тело! Когда мы его съедим, наши утробы насытятся. С моей стороны было очень глупо разговаривать с ним о грехах и спасении. Теперь он читает священные сутры за здравие моей души! Ха‑ха‑ха! Но это заставляет нас ждать. А подкрасться к нему во время молитвы очень трудно, да и вообще, нам нельзя его тронуть, пока священные слова изливаются из его уст. Однако время сейчас уже позднее, и, вероятно, он отправился спать.
Эй, кто‑нибудь, слетайте — ка в дом и посмотрите, чем занимается этот парень.
Сразу же одна из голов — молодой женщины — оторвалась от земли и легко, как летучая мышь, запорхала по направлению к хижине. Через несколько минут она в спешке вернулась, крича осевшим голосом, полным тревоги:
— Этот странствующий священник исчез из дома! Его нет! Но это еще не самое худшее. Он взял тело нашего хозяина, и я не знаю, куда он его унес!
При этом сообщении голова аруйи, ясно видимая в лунном свете, приняла устрашающий вид: ее глаза чудовищно выкатились, волосы встали дыбом, а зубы оскалились. Затем вопль вырвался из ее рта. Роняя слезы от бессильного гнева, она воскликнула:
— Если мое тело передвинули, соединиться с ним уже невозможно! Я должен умереть! И это работа того подлого священника! Но я еще жив, и я до него доберусь! Я разорву его на куски! Я сожру его!
Голова взлетела повыше и заорала:
— Смотрите, вон он где! За тем толстым кедром, прячется за стволом. Видите его — жирного негодяя?!
И в тот же момент голова предводителя в сопровождении остальных четырех ринулась на Квайриё. Но могучий самурай уже вооружил себя выдернутым с корнем стволом молодого дерева. Как только они приблизились, человек начал их бить своей дубиной, нанося сокрушительные удары. Четыре демона в ужасе улетели. Но голова аруйи, хотя и получая мощный отпор, неутомимо продолжала снова и снова нападать на священника и, наконец, изловчившись, вцепилась своими зубами в левый рукав его коромо. Квайриё мгновенно ухватил ее другой рукой за волосы и несколько раз изо всех сил ударил о свое железное колено. Издав продолжительный стон, чудовище прекратило борьбу, но не выпустило своей добычи. Голова была мертва, но зубы все еще держали рукав, и всей огромной силы бывшего самурая не хватило на то, чтобы разжать ее челюсти.
С головой, так и оставшейся висеть на его рукаве, Квайриё вернулся в дом и здесь нашел остальных четырех избитых и окровавленных Рокуро‑Куби, уже успевших соединиться со своими телами. Увидев его входящим через заднюю дверь, демоны в ужасе закричали:
— Священник! Священник!
Они ринулись через другой вход и убежали прямо в дикий лес.
Небо на востоке светлело, начиная новый день. Квайриё знал, что силы всякой нечисти ограничены часами темноты. Он посмотрел на голову, болтающуюся на его коромо, на ее лицо, покрытое кровью, глиной и грязью, и громко рассмеялся своей мысли:
— Вот уж необыкновенный мийаге[7] — останки злого демона! Квайриё собрал свои нехитрые пожитки и не торопясь начал спускаться с горы.
Так он и странствовал, пока не пришел в Суву, что в провинции Синано. Здесь, ничуть не смущаясь болтающейся на его локте головы, Квайриё вышел на главную улицу. Но женщины стали испуганно шарахаться и падать в обморок, заплакали дети, а вокруг собралась большая толпа. На весь этот крик и шум поспешила торитэ[8], схватила священника и отвела его в тюрьму. Там было выдвинуто предположение, что это голова убитого человека, который в последний момент перед смертью успел схватить зубами рукав злодея. Что же до Квайриё, то он только улыбался и ничего не отвечал на задаваемые вопросы. Ночь ему пришлось провести в заключении, а наутро его привели и поставили перед городскими судьями. Они приказали объяснить, как это он, священник, был схвачен с головой человека, висящей на его рукаве, и почему он осмелился так бесстыдно демонстрировать свое преступление перед всем народом.
В ответ на это Квайриё смеялся долго и громко, а затем сказал:
— Уважаемые, я не привязывал эту голову к своему рукаву — она привязалась к нему сама, и против моей воли. Я не совершал никакого преступления. Потому что это не голова человека. Это голова демона. Если я и послужил причиной его смерти, то сделал это вынужденно, просто предприняв необходимые действия, чтобы обеспечить собственную безопасность. И он принялся рассказывать им о своем приключении, покатываясь со смеху в том месте, где он описывал, как встретился с пятью летающими головами.
Но судьи не смеялись. Они рассудили, что совершено тяжкое преступление, а эти россказни просто оскорбляют их достоинство. Избегая дальнейших расспросов, высокий суд отдал распоряжение о немедленной казни преступника. К такому выводу пришли все, кроме одного судьи. Этот очень пожилой чиновник в течение всей процедуры не сделал ни одного замечания, но выслушав мнение своих коллег, поднялся и произнес:
— Давайте сначала обследуем внимательно саму голову, так как этого, я думаю, еще не было сделано. Если священник говорит правду, она должна подтвердить его невиновность. Принесите сюда этот предмет! Внесли голову, по‑прежнему впившуюся зубами в рукав коромо, которое накануне было сорвано с плеч хозяина. Судья начал ее осматривать со всех сторон, тщательно изучая, и обнаружил на шее несколько странных красных полос. Указав на них, он призвал к вниманию своих коллег и предложил им убедиться, что торец шеи никоим образом не казался отрезанным каким‑либо оружием. Напротив, плоскость разделения была ровной и гладкой, как та, что имеет лист, опавший с ветки, на своем черенке.
Затем он сказал:
— Я полностью уверен, что священник рассказал нам всю правду и ничего, кроме правды. Это голова Рокуро‑Куби. В книге Нанхеи Буцуси написано, что подобные красные линии всегда обнаруживают на шее настоящих демонов. Вот они. Вы можете проверить, что это не краска. Стоит еще добавить, что подобные создания с очень давних времен обитают в горах провинции Кай.
— Но Вы, господин, — воскликнул он, поворачиваясь к Квайриё, — каким отважным сердцем Вы должны обладать! Определенно, в Вас столько мужества, что его хватило бы на нескольких священников, и, честно говоря, самурайским духом от Вас пахнет гораздо сильнее, чем духом смиренного служителя культа. Вероятно, когда‑то Вы принадлежали к числу носителей мечей?
— Ваше предположение верно, господин, — ответил Квайриё. — Перед тем как стать священником, я долго следовал по дороге воинской доблести и в те дни научился никогда не бояться ни человека, ни демона. Тогда меня звали Исогай Хейдацаёмон Такецура из Киюши. Может быть, среди вас есть кто‑нибудь, кто помнит это имя?
При упоминании этого славного имени шепот восхищения наполнил помещение суда. Его еще не забыли многие присутствующие. Мгновенно Квайриё из подсудимого превратился в друга этих людей. Все стремились выразить свое чувство с братской теплотой. С почетом они проводили его до резиденции даймиё, и тот приветствовал героя, а затем оставил у себя на несколько дней. Когда же бывший самурай собрался уходить, владетель этих мест сделал ему дорогой подарок.
Покидая Суву, Квайриё был счастлив настолько, насколько дозволяется быть счастливым священнику, странствующему в этом преходящем мире. Что же касается головы, то он взял ее с собой, в шутку повторяя, что это замечательное мийаге.
Если теперь и осталось, что рассказать, так это о том, что с ней сталось дальше.
Через день или два после своего ухода из Сувы Квайриё повстречался с разбойником, который остановил его в уединенном месте и велел раздеться. Ничуть не испугавшись, священник мигом скинул свой коромо и со смехом сунул его грабителю, который не сразу понял, что висело на рукаве. Казавшись таким бравым, разбойник ужаснулся, выронил одежду и отпрыгнул далеко назад. Затем, оправившись от испуга, воскликнул:
— Эй ты! Видел я таких священников! Похоже, ты человек похуже, чем я сам. Бывает, что и я убиваю людей, но мне и в голову не придет расхаживать с чьей‑то головой, привязанной к моему рукаву. Так что, господин священник, полагаю, мы с Вами одного поля ягоды, и должен сказать, что восхищаюсь Вами. Неплохо, если бы это страшилище теперь послужило и мне. Я буду пугать им людей. Может, ты ее продашь? Возьми мою одежду вместо своего коромо, а за саму голову я дам пять золотых рё.
Квайриё ответил:
— Ну что ж, я дам тебе то, что ты просишь, но должен тебе сообщить, что это не голова человека. Это голова демона. Поэтому, если ты ее купишь, а потом будешь иметь какие‑нибудь неприятности, вспомни, что я тебя предупреждал.
— Какого веселого священника я встретил! — воскликнул разбойник. — Ты прикончил человека, да еще и шутишь по этому поводу! Но теперь прославлюсь и я. Вот моя одежда, вот деньги. Давай сюда голову! Хватит шутить!
— Что ж, возьми, — сказал Квайриё. — Но я не шутил. Единственный веселый момент, если он действительно веселый, заключается в том, что ты довольно большой дурень, потому что платишь приличные деньги за голову демона.
И священник, громко смеясь, пошел своей дорогой.
А разбойник, получив то, что хотел, действительно какое‑то время пугал людей на большой дороге. Но достигнув окрестностей Сувы, он узнал подлинную историю головы и понял, что тот священник не шутил, когда предупреждал о возможных последствиях. Опасаясь того, что дух Рокуро‑Куби может досадить ему, грабитель решил отнести голову в то самое место, откуда она была взята, и там похоронить вместе с телом, С большим трудом он разыскал дорогу к затерянной в горах провинции Кай соломенной лачуге. Она оказалась пуста и заброшена. Вокруг поднялась высокая трава, в которой затерялись все следы обезглавленного тела. Ничего не найдя, разбойник решил похоронить здесь хотя бы одну только голову, что он и сделал, выкопав могилу в роще, позади хижины. Сверху он поставил большой камень и затем прочел молитву, в надежде, что дух демона теперь успокоится.
А этот камень, известный как «Могильный Камень Рокуро‑Куби», можно разыскать и сегодня (по крайней мере, так утверждают сказители древних легенд).

[1] Эйкио — период Эйкио продолжался с 1429 по 1441 годы.
[2] Даймиё — буквально «большое имя» — феодальный князь.
[3] Коромо — верхняя одежда буддийского священника.
[4] Ро — небольшая жаровня, вделанная в пол комнаты, наполняется горящим древесным углем.
[5] Аруйя — хозяин, глава дома.
[6] Сэнсэй — почтительное обращение к священнику, врачу, учителю и т.п.
[7] Мийаге — подарок, обычно преподносимый друзьям или домашним по возвращении из путешествия. Как правило — местный сувенир.
[8] Торитэ — стража, исполняющая обязанности полиции.

@темы: Кайдан